Он искал ее все это время.
Не проходило ни единого дня, чтобы Исаак не искал возможности обнаружить местонахождение Джиневры. Кажется, он весьма повысил свои знания и умения в поисковой магии. И каждый раз, запуская очередное заклинание или сотворяя ритуал, он чувствовал, как пробегает предательский холодок вдоль позвоночника, как сердце сжимается в груди. Он боялся. Да, по-настоящему боялся однажды обнаружить ее не живой. И даже мысленно не мог произнести слово - "мертвой." Пусть это было слабостью, чем угодно, Ковачу было плевать на любые определения. Пусть случится так, что они никогда не увидятся больше, хотя этого ему тоже категорически не хотелось, но она должна быть жива. А он, в свою очередь, должен об этом знать, должен быть уверен, что с Джин все хорошо. С его Джин.

Когда однажды днем заклинание сработало, Исаак сразу не поверил. Он повторил процедуру еще раз, и вместе с легкой дрожью, пришло осознание - нашел. Наконец-то нашел. Место было ему хорошо знакомо, и невольная чрезмерно грустная улыбка практически озарила мужское лицо. В то время как мыслительный процесс шустро высчитывал сколько времени нужно, чтобы добраться до аэропорта, долететь, не без пересадок, до Малаги... - К черту! - мужчина судорожно выдохнул, выкурил сигарету, чуть подрагивающую в напряженных пальцах и открыл портал.

Это было сродни шагу в бездну. Исаак искренне ненавидел этот способ передвижения, и это было хорошо известно. Однако, в ту конкретную минуту он понял, что возможность увидеть Джиневру живой была важнее и дороже любых призраков его незавидного прошлого. Это было самым главным для него. Потому он не думая особо шагнул в открывшийся портал, чтобы в следующее мгновение выйти на залитый солнцем участок сада, возле знакомого ему дома на испанском побережье. Это были странные ощущения. Ковач прекрасно помнил, как здесь все было много лет назад. И главное различие было в том давящем чувстве в груди, что сейчас практически мешало ему дышать. Он старался идти спокойно, но движения выдавали в нем спешку, а странное нехорошее предчувствие подгоняло еще сильнее.

- Я так долго искал тебя, - Исаак остановился в дверном проеме, наблюдая за женщиной, лежащей на кровати. Он не мог ее не узнать, как и не мог заметить изможденность, от которой становилось больно практически на физическом уровне. И боль эта в нем вскипала вместе со злостью. На себя, за то, что не сумел найти ее раньше, и на саму Джиневру - за то, что всегда были слишком сильной, за то, что не могла себе позволить просто позвонить или дать знать о случившемся любым другим способом. Он замер, чувствуя как предательский ком снова подступает к горлу, мешая нормально дышать. И все же заставил себя собраться, делая столь желанные несколько шагов от дверного проема, ближе, садясь на край кровати, бережно убирая прядь волос с ее лица.

Что он мог ей сказать? Что мог сделать? Слишком много вопросов. Но один лишь, самый болезененный , самый горький вопрос невольно вертелся на языке - почему? Почему все должно происходить именно так? Почему. И за что.

Исаак берет ее холодные ладони в свои, касается их губами, чувствуя все более явно, что не сможет пережить этой потери. - Джин, ты всегда была сильной. И эта сила меня восхищала с первых дней нашего знакомства, - он все также держит ее ладони в своих, будто бы пытается согреть, или просто удержать, как последний спасительный жест на разверзшейся бездной, - Но это никогда не было главным. Понимаешь? - Ковач с некоторой нескрываемой надеждой смотрит в столь родные и любимые глаза, - Позволь мне помочь тебе, Джин. - ему совершенно не требовалось разрешение на самом-то деле, и маг это прекрасно понимал, но отчего-то думал, что ей так будет легче. И лучше.

Сейчас он смотрел на Джиневру, а где-то глубоко внутри, с какой-то исступленной истерикой, с великим отчаянием и болью билось, стучалось о нерушимые стенки грудной клетки только одно - ты не можешь меня оставить, только не ты Исаак знал, чем это заканчивается. Но верить изо всех сил не хотел. Просто не мог в это верить.

[nick]Isaac Kovaks[/nick][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/c0/4f/9-1593633581.gif[/icon][info]Маг-артефактолог. Владелец сети антикварных салонов "Kovacs antiques". Изучает Астрал, восстанавливает историческую справедливость.[/info]

Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.
Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.
За твоею спиной умолкает в кустах беготня.
Мне пора уходить. Ты останешься после меня.

Он настолько отчаянно и безумно искал ее каждый день с их последней встречи, насколько боялся застать Джиневру в таком состоянии. Но даже сейчас, в эти секунды, когда ей с великим трудом дается каждое новое слово, он видит ее все такой же как раньше. Всю ту же прекрасную женщину, которую действительно любил, и которую отпустил по собственной же глупости. Исаак не может сейчас позволить себе вновь окунуться в пучину отчаяния и самобичевания, на то у него впереди, без малого, вечность. Сейчас он хочет каждую секунду, что подарена им волею случая, просто провести рядом с ней. Он не сможет свыкнуться, как не сможет и принять сам факт происходящего. Но пока он может держать ее ладони в своих, пока может смотреть в ее глаза, пока может слышать биение ее уставшего сердца - он будет здесь. Чтобы она не говорила, и как бы не пыталась оградить его от того страшного финала, что сейчас, несмотря ни на какие надежды, казался все более и более неизбежным.

- Джин, не извиняйся, - он осторожно наклоняется, совсем легко касаясь ее губ, - Не стоит. Я все понимаю, - он вообще слишком много успевает осознать в те несколько секунд, которые потребовались, дабы переступить этот порог. И ему самому, несомненно, было за что просить у Джиневры прощения. За то, что слишком многое не решался ей сказать, а скорее не решался даже осознать это для самого себя. Исаак и сейчас хочет многое сказать, но каким-то шестым чувством понимает, что все слова излишни. Они тонут, сдавливаются жестким комом в горле, каждый раз, когда он только пытается начать .Ковач осторожно проводит ладонью по ее щеке. И его убивает неизвестность, которая никогда не открывает карт начисто. Не показывает обратного отсчета.

- Не проси, умоляю тебя, - он сглатывает все тот же чертов ком, все более напоминающий камень, - Даже если так, даже если я ничего не могу уже для тебя сделать, я могу просто быть рядом. - Исаак не знает, как сказать другими словами, что она, как минимум, не заслужила уйти из этого мира в одиночестве. Одна, в этой вдруг ставшей пустой и чужой комнате, с заходящим горячим испанским солнцем, с пением птиц, доносящимся сквозь приоткрытые окна. - Сколько бы не осталось, Джин, я буду здесь, я не... просто не могу иначе, - он прислоняется лбом к ее ладоням, которые все также держит. Ему хочется вновь смотреть в эти темные, бездонные глаза, но страх показать ей свою беспомощность, свое горе, что скапливается трагической солью в уголках глаз, не позволяет этого сделать. Ему нужно хотя бы пара драгоценных сейчас секунд, чтобы собраться. Чтобы быть сильнее. Чтобы дать ей хотя бы толику возможной поддержки. Чтобы страшно не было хотя бы ей.

- איך האָב דיך שטארק ליב - он вовсе не специально переходит на идиш, это происходит случайно, как следствие тех переживаний, с которыми он все еще не в силах справиться. И никогда справиться не мог. Но разве важен был язык, если смысл этих слов воспринимается на совершенно ином уровне. - Помнишь, как мы приехали сюда? - мужчина поднимает голову, улыбается, пряча за этой улыбкой всю свою боль. - Как ты боялась самолетов? И как смотрели на солнце, садящееся на горизонте, прямо в море? - он хотел бы показать ей это все заново, еще бесчетное количество раз, до скончания времен. - Помнишь, какую свежесть приносит ночной ветер? Как мне нравилось смотреть, как лунный свет отражается в твоих глазах? - Исаак просто говорил, не задумываясь, что это может звучать как-то шаблонно, чрезмерно поэтично или пафосно. Просто говорил, не сводя с нее взгляда. Будто пытаясь еще глубже врезать в память каждую черту лица, хотя прекрасно знал, что не сможет их забыть никогда. И не захочет.

- Это было счастье, Джин. - он вновь улыбается, изо всех сил пытаясь сохранить лицо, что удается все хуже и хуже, - Каждую минуту с тобой.

Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,
изобилье минут вдалеке на больничных часах.
Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.
Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.

Уже знакомый, жесткий голос заставляет Ковача замереть, прежде чем приходит осознание. А вместе с ним и единственный, ускользающий луч надежды. Той, которую он уже практически успел потерять. Маг смотрит на появившуюся вдруг ведьму, не зная, что делать. Спрашивать, где ее носило каждый день, когда он ее звал, или молить ее о том, чтобы она сделала все, что может. - У нас был договор, - он смотрит Селине в глаза, - По-моему сейчас самое время. Если ты снимешь проклятье, если она будет жить, я дам тебе твою свободу, - это было его желанием. Тем самым, что была ему должна освобожденная им ведьма. Сейчас или никогда.

Сохрани мою тень...

[nick]Isaac Kovaks[/nick][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/c0/4f/9-1593633581.gif[/icon][info]Маг-артефактолог. Владелец сети антикварных салонов "Kovacs antiques". Изучает Астрал, восстанавливает историческую справедливость.[/info]

Исаак слушает молча, слов нет, они теряются, и в ушах стоит лишь жесткий голос ведьмы. Это уже два желания. Он точно знает, что хочется сам. И отчего-то совершенно уверен, чего хочет Джиневра. Не знает мужчина только одного - имеет ли право хотя бы попытаться переубедить ее.

Селина тает в воздухе, оставляя им неизвестное количество секунд, минут, часов... Времени. Которого всегда будет слишком мало. Ковач медленно поворачивается к Джин, он ждет, что первой заговорит она, потому что они оба прекрасно знают, их варианты не совпадут. - Почему... - даже не спрашивает, трет лицо ладонями, но это не помогает. - Джин, - звуки не хотят складываться в слова, а те, в свою очередь, в предложения.

- Я хочу принять это решение сам, но... - но жизнь очень и очень давно наглядно показала мужчине, что происходит, когда кто-то присваивает себе безоговорочное право распоряжаться чужими самыми основными, самыми главными правами - на жизнь. И потому он не может опуститься до их уровня. И как бы больно, как бы страшно ему сейчас не было, как бы он не был готов отстаивать свою точку зрения, глубоко внутри Исаак понимает, что в конечном итоге не пойдет против Джиневры.

- ... но... я не понимаю, просто не могу представить, как потом буду жить без тебя, - максимально честно, обнажая до конца всю душу сейчас. Маг наклоняется, осторожно целует ее в висок. Так долго ждать, пока ведьма откликнется, потратить столько сил и нервов, и времени, чтобы получить выбор, где оба варианта - проигрышные. Это было жестоко. Вот только обвинить в этой жестокости было совершенно некого.

Исаак сейчас смотрит на ее уставшее, но все такое же красивое лицо, невольно вспоминая как они познакомились. И как спустя менее часа этого знакомства буквально шагнули в окно, в недра открытого портала, не желая быть убитыми весьма внушительными людьми в черных костюмах. Какой необычной тогда показалась ему эта женщина. И как, не испытывая на тот момент никаких еще чувств, он уже не мог целиком и полностью выбросить ее из головы. И даже после долгих совместных лет, когда они вполне мирно разошлись в разные стороны, гле-то на глубинному уровне подсознания маг всегда знал, что она где-то рядом. Что он может хотя бы просто позвонить, и услышать на том конце провода столь знакомый и близкий голос. И одного он, буквально на физическом уровне, не мог себе представить: каково это, когда он лишится такой возможности? С одной стороны, Ковач знал как никто другой, что из себя представляет потеря близких и любимых людей. Но никогда еще он не знал срока наперед. Никогда еще он не имел возможности быть рядом, держать за руку, осторожно и ласково гладить по щеке, в тоже время совершенно точно понимая - пройдет определенное количество дней - и он утратит ее навсегда. Разве с этим можно смириться? Разве можно принять это как данность? Как вообще жить дальше с новым витком груза, который он физически не в силах нести?

- Я бы хотел показать тебе место, где я вырос, - так случилось, что они объездили всю Европу, но именно в Венгрии не были вместе не разу, - Не самые прямые улочки, Дунай... Можно сидеть на берегу, и пить токай прямо из горла. Там правда очень вкусное вино. - Ковач улыбается, пока его ладонь плавно гладит женщину по волосам, - Я бы хотел еще раз съездить с тобой в Лондон. Помнишь квартиру, где мы тогда жили? Там ничего не изменилось, ни единой вещи. Даже кружка, из которой ты всегда пила кофе по утрам, - даже светлая грусть может быть чересчур болезненной. - Извини, я сейчас, - мужчина поднимается, открывает дверь на балкон, все тот же, с видом на море, в котором плавятся края солнечного диска на закате, закуривает, прикрывая глаза.

- Джин, - он возвращается, с трудом справляясь с очень давно уже забытым ощущением, когда соленая жидкость скапливается в уголках глаз, - Я люблю тебя. И я приму любое твое решение. То, которое ты действительно хочешь.

[nick]Isaac Kovaks[/nick][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/c0/4f/9-1593633581.gif[/icon][info]Маг-артефактолог. Владелец сети антикварных салонов "Kovacs antiques". Изучает Астрал, восстанавливает историческую справедливость.[/info]

Исаак потерял своего единственного ребенка очень и очень давно. Он прекрасно помнил Рут, кажется, будто бы помнил каждое мгновение. Какой крохотной она была, когда только появилась на свет, как росла на его глазах, как он ежедневно укладывал ее спать, потом читал сказки, как она бежала через всю квартиру, встречая его у входной двери каждый вечер. И не было ни единого мига в той, прошлой жизни, столь далекой, будто прошли не десятилетия, а миллиарды лет, когда бы он даже мог на одну секунду предположить, что однажды ее не станет. Что она не просто погибнет по воле случая, но что она умрет в обстоятельствах куда более страшных и трагичных. Рут была его единственным ребенком. И до определенного момента, на протяжении очень многих лет, Ковач даже не думал о том, что захочет вновь стать отцом. И тому было множество причин. Живя целиком и полностью погруженным в свое личное горе, что было одной шести миллионной частью горя всеобщего, мысли о будущем, в котором можно быть воистину счастливым, не посещали его голову.

В какой-то миг их совместной жизни с Джиневрой, когда карты были открыты, когда их прошлое стало известно друг другу, когда они не смогли более прятать его на дальних задворках собственного личного пространства, Исаак впервые за столь долгое время осознал, что рядом с ним та женщина, с которой он хотел бы иметь детей. Возможно, он был виновен в том, что не говорил ей об этом. Боясь напоминать о той проблеме, что стала в итоге краеугольным камнем всего. Боясь, наверное, лишний раз заставить женщину думать об этом, боясь причинить лишнюю боль. Но это желание с его стороны было искренним, пусть и не единственным главным.

Пусть это прозвучит эгоистично, но и сейчас мужчина понимает, что жизнь Джин лично для него – намного важнее пресловутого продолжения рода.
И точно также понимает, что не может пойти против ее самого заветного желания, во исполнения которого женщина готова отдать все, что только у нее есть, включая ее собственную жизнь.

Каждое ее слово отдается острой, непрекращающейся болью. Так не должно быть. Так. Не. Должно. Быть.
И Исаак сжимает в ответ ее слабую, холодную руку, пытаясь запомнить это мгновение, и каждое последующее. Потому что пройдет совсем немного времени, и все вернется на круги своя. Пройдет совсем немного – и он останется вновь наедине лишь со своей памятью, заботливо хранящей все, что связано с любимой женщиной, до самых мелочей. Вот только ее больше рядом не будет.
И это настолько знакомо, что от узнавания становится буквально невозможно дышать. Будто весь воздух выкачали не только из этой комнаты, окна в которой открыты, и пропускают теплый вечерний испанский ветер, а вообще из всего мира. Говорят, что они задыхались примерно также. И Ковач никак не может оставить это в прошлом. История мира циклична. К сожалению – это так. И в подавляющем большинстве своем потому, что люди не способны не то, что помнить эту историю, они не в силах даже извлечь из ее событий хотя бы один урок. А как говорил Сантаяна: «Тот, кто не помнит историю, обречен пережить ее вновь». А Ковачу ведь искренне казалось, что уж что-что, а помнить он научился виртуозно. Однако мироздание вновь окунает его в ту пучину, в которой он совершенно не знает, как правильно жить. Не знает, как выживать, если говорить совсем честно.

Он снова оказывается не готов.
И снова оказывается бессилен.

И это бессилие разливается горячей смолой по жилам, осыпается пеплом на голову. Он все еще не готов ее отпустить. Куда угодно, и даже с кем угодно, как бы не снедала возможная ревность, он мог бы справиться, но с ревностью к смерти – нет. Она непобедима. Ее невозможно унять. С ней невозможно смириться.
И больше всего Исаак хотел бы, чтобы Джиневра сейчас проявила свой эгоизм, о котором столько было сказано слов как в спокойных, так и в излишне эмоциональных разговорах. Показала бы его во всей красе, выбрав жизнь.
Но точно также мужчина понимал, что она – не выберет. А он не сможет предать ее, выдав свое желание за общее благо. Кого угодно, но не ее.

Маг касается губами ее руки, чувствуя как та едва заметно дрожит. – У нас будет время, - вторит словам женщины, изо всех последних сил пытаясь не думать о том, как мало будет этого времени. Потому что эти мысли способны были в одно мгновение вновь погрузить Ковача в слишком знакомую уже пучину безысходного ужаса.
Горькие слова о том, как сильно он хочет, чтобы она осталась с ним, бьются внутри, словно раненая птица в силках. И не вырываются наружу. Возможно, она знает это и так. Но говорить об этом вслух с его стороны – бесчестно. И подло. – Ведь будет… время? – риторический вопрос вырывается по своей собственной воле, и мужчина вовсе не ждет на него ответа. Ни от Джиневры. Ни от Селины, вновь незримо появляющейся в комнате.

Исаак оборачивается в сторону ведьмы, понимая, что та ждет от него ответа. И он должен дать этот ответ сейчас, когда время уже осязаемо и зримо утекает сквозь пальцы, словно песок. Или пепел. А ему не то что говорить, ему тяжело просто существовать здесь и сейчас. Будто бы впервые в жизни именно он должен принять важное решение, последствия которого будут действительно неотвратимы. Не так страшно ему было впервые открывать портал, стоя в углу маленькой комнатки в будапештском гетто, доподлинно не ведая, выживут ли они с сестрой после этого экспериментального путешествия. Не так страшно было стрелять боевыми в живых людей, а затем сжигать их тела на берегу небольшой речки в окрестностях одного из венгерских городков. Ни одно решение в его жизни еще не было настолько тяжелым. И настолько необратимо.

- Я хочу озвучить тебе свое желание, - Исаак с трудом, но собирает всю свою волю в кулак, бросает взгляд на Джиневру, после чего поднимается с края постели, делая несколько шагов по направлению к ведьме. Ковач отчасти лжет – он не хочет ничего озвучивать. А то, чего действительно хочет, не озвучит уже более никогда. – И раз нет других вариантов… - мужчина тяжело вздыхает, - Я хочу, чтобы ты сдержала действие проклятья пока она не родит ребенка, - это именно та формулировка, что была ранее произнесена самой Селиной. Он просто повторяет ее слова. Просто повторяет то, что, вероятно, было всегда главным смыслом жизни для Каннингем.
Что-то обрывается, ломается в очередной раз. Ковач не может больше смотреть на серьезное лицо ведьмы, возвращается обратно к постели, на которой лежит Джин, садится рядом, ласково проводит ладонью по ее щеке. Он мог бы сейчас плакать, и это было бы не стыдно, но… не может. Мог бы кричать, пытаясь выпустить на волю всю ту боль, что скопилась в неимоверных количествах, но голова не было. Попробуй – и дыхание просто перехватит в районе гортани, прекращая доступ кислорода, парализуя голосовые связки. – Уверен, - глухим, чуть хриплым голосом отвечает он Селине, более не обращая на нее свой взгляд.

[nick]Isaac Kovaks[/nick][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/c0/4f/9-1593633581.gif[/icon][info]Маг-артефактолог. Владелец сети антикварных салонов "Kovacs antiques". Изучает Астрал, восстанавливает историческую справедливость.[/info]